. Каждый новый шаг в музыке сопровождается восстанием красоты: ослепительной, дерзкой, бросающей вызов обществу. Именно такой представлялась обывателям новаторская музыка Глюка, Бетховена, Берлиоза, Вагнера, Мусоргского, Дебюсси, Скрябина, Шенберга, Прокофьева. Этот ряд композиторских имен легко продолжить, и тогда мы поймем, что революционное обновление выразительных средств – это необходимое условие для постепенного, эволюционного развития искусства. Музыка наделена внутренней, духовной красотой. Какую бы музыку мы не слушали – народную или профессиональную, светскую или религиозную – каждая из них подчинена закону духовной красоты. Если музыкальное произведение талантливо, оно дарит эстетическое наслаждение, чем-то подобное тому, какое мы испытываем в момент близости к Богу. Это первый уровень духовной красоты! Если музыкальное произведение вызвано к жизни божественным вдохновением композитора, оно приносит душевную радость, сравнимую разве что с Небесным блаженством. Это второй уровень духовной красоты! Есть еще третий: он связан с собственно духовной, т.е. религиозной музыкой, в которой человеческий дух возносится к Богу. Все три уровня духовной красоты – эстетическое наслаждение от талантливой музыки, душевная радость от вдохновенного произведения и духовный восторг от религиозной музыки – являются постепенным восхождением к Отцу Небесному. Это позволяет ставить рядом, казалось бы, несовместимые музыкальные произведения: например, «сатанинскую» «Вальпургиеву ночь» из «Фауста» Шарля Гуно, сладострастные «Половецкие пляски» из «Князя Игоря» Александра Бородина и боговдохновенные «Страсти по Матфею» Иоганна Себастьяна Баха.

Музыка проявляет незаинтересованный интерес к красоте. Музыка рациональна ради иррациональной красоты. Ее красота выше религии, философии, морали. Она сияет, как солнце, и становится солнечной красотой. Солнечной красотой наполнена музыка Антонио Вивальди, Джоаккино Россини, Жоржа Бизе, Сергея Прокофьева. Но символом композитора солнечной красоты, прежде всего, является Вольфганг Амадей Моцарт!

Если в музыке Моцарта три субстанции находятся в гармоническом равновесии, то в музыке Россини господствует солнечный свет, а в музыке Бизе и Прокофьева преобладает человеческое счастье. Этим универсальная моцартовская красота принципиально отличается как от красоты Россини, так и от красоты Бизе и Прокофьева. Моцартовская красота легкокрыла, отягощена мифологией, религией, моралью, омертвлена наукообразным интеллектуализмом. Композиторы XX столетия с завидной настойчивостью изгоняли красоту из музыки, пока не заточили ее в мрачное подземелье!

Произведения Петра Ильича Чайковского восхищают слушателей красивыми мелодиями: трепетными, нежными, интимно-ласковыми. Это мелодии любви: они, делаясь зрелыми, мужественными, развертываются в пространстве и времени, пока не достигают вершин общечеловеческого счастья. Своей задушевностью лирические мелодии Чайковского близки к мелодиям Феликса Мендельсона-Бартольди и Эдварда Грига. Они на редкость выразительны, хотя не столь ослепительно яркие, как мелодии Россини и Бизе. Чайковский создавал мелодии душевно-сердечной, эмоциональной красоты. Такой тип мелодий преобладал в романтической и реалистической музыке XIX столетия. Однако Чайковскому выпала счастливая миссия обобщить ранее накопленный опыт и оказаться на вершине эпохи. В его творчестве мелодическое мышление достигает кульминации. После Чайковского начинается спад мелодической и, следовательно, музыкальной красоты. Особенно надо выделить композиторов, создававших мелодии мудрой красоты: это Иоганн Себастьян Бах, Антон Брукнер, Иоганнес Брамс. Как прекрасна своей целомудренной чистотой и взволнованной нежностью лирическая тема 3-й части Третьей симфонии Иоганнеса Брамса! Слушая ее, кажется, что к твоему плечу прикасается крыло ангела, зовущего тебя в мир райского блаженства! А ведь это – не религиозная музыка!

Музыкальная красота предназначена не только для того, чтобы ею любоваться, она требует от слушателей активного сотворчества. Главным образом это относится к музыке композиторов-мыслителей – Иоганна Себастьяна Баха, Георга Фридриха Генделя, Людвига ван Бетховена, Рихарда Вагнера, Сезара Франка, Антона Брукнера, Густава Малера, Сергея Прокофьева. Крайне важно понимать, как протекают процессы утверждения красоты в музыке. Не зная этого, мы не сумеем объяснить, почему Чайковский стремился к моцартовскому, а не к бетховенскому идеалу красоты. Не поймем, почему Чайковский боготворил Моцарта и прохладно относился к Фредерику Шопену – такому же чародею мелодий, каким был сам! Из ревности? Или из равнодушия? Моцарт для Чайковского – недосягаемая звезда! Напротив, Шопен – вполне доступен ему!

Красота продлевает жизнь музыки, музыка содействует торжеству красоты. В гениальном произведении красота и музыка неотделимы одна от другой. При этом не так уж важно, о какой музыке идет речь: классической или современной. К какому бы веку не принадлежала прекрасная музыка, она останется в памяти людей многих поколений. Среди выдающихся композиторов-гуманистов выделяются благородный Фриц Крейслер, грустный Ян Сибелиус, импульсивный Эйтор Вилла-Лобос, блестящий Сергей Прокофьев, жизнеутверждающий Арам Хачатурян, возвышенный Георгий Свиридов, благостный Арво Пярт, вселенский Гия Канчели.

Когда слушаешь талантливое произведение, кажется, что красота музыки замедляет ход времени, а в момент ее торжества – оно вовсе останавливается.

Глубоко символично, что Реквием Моцарта и Шестая симфония Чайковского были, во-первых, последними их произведениями, во-вторых, трагедийными, в-третьих, прекрасными, в-четвертых, с потрясающей силой выразительности, в-пятых, в высшей степени гениальными! Траурный Реквием Моцарта и скорбь Шестой симфонии Чайковского вводят нас в атмосферу прощания с усопшим. В такую минуту мы думаем о жизни и смерти, о бренности земного существования, о добрых делах умершего человека… Тягостный гнет утраты постепенно рассеивается. В момент погребения мы уже знаем, что душа человека будет там, где отсутствует время, что она вознесется к Богу и бессмертию. Трагическая остановка времени дарит надежду на вечную жизнь и небесное блаженство: здесь-то и происходит торжество духовной красоты в гениальной музыке! Красота безобразное превращает в прекрасное. Отрицательный персонаж оперы она наделяет качествами, пробуждающими к нему интерес и даже симпатию: мы задним числом оправдываем его неблаговидные поступки. Зрители великодушно принимают жуликоватого Фигаро, расчетливого Дон Жуана, злонамеренного Мефистофеля, ревнивого Отелло, безумного Германа.