Стрижова Т.В. Лицей основался по желанию и указу Императора Александра Первого в связи с тем, что подрастали его младшие братья, Ни колай и Михаил Павловичи, и необходимо было продолжать их, начатое дома, воспитание. Сам ученик философа Лагарпа, Император, в начале царствования - (да и позже, как теперь доказано документально - не будем проводить здесь исторически изысканий.) не был чужд вольных, свободолюбивых идей.

Лицей, лицейское содружество, воспоминания о лицее были тем положительным основанием, на котором, при всех ошибках и неудачах, не только в радостях, но и в невзгодах, всегда строилась внутренняя судьба личности Пушкина. Это то, на что Пушкин оглядывался при всех поворотах своей жизни, с чем соизмерял все с ним происходящее

Среди лицейских друзей Пушкина особенно близкими и дорогими – на всю жизнь дорогими – стали Дельвиг, Пущин, Кухельбекер. Двое из них были поэтами

У молодого Куницына был "чистый, звучный и внятный голос" (Ив. Пущин. Воспоминания.) и речь его не могла не пробудить внимания воспитанников, пусть даже им и было всего по лет. Но тогдашние "малыши" были несколько другими. Малиновский был «человек добрый и с образованием, хотя несколько семинарским, но слишком простодушный, без всякой людскости, слабый и вообще не созданный для управления какою-нибудь частию, тем более высшим учебным заведением».

Обучение в Лицее совпало с Отечественной войной 1812 года. Через Царское Село под аркой, соединяющей Лицей и церковный корпус Большого дворца, проходили по Садовой улице к Павловскому шоссе и дальше к Москве гусары, гренадеры, казаки, уланы, ополченцы.

Царскосельский парк играл большую роль в жизни поэта: он был свидетелем тоскливых часов его раздумья после каких-либо неприятных столкновений; он был свидетелем и первых его любовных радостей, когда молодая кровь воспламенялась при встрече с излюбленными личиками жительниц Царского Села...

Наконец вызвали меня. Я прочел мои «Воспоминания в Царском Селе», стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояние души моей; когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отрочески зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом … Не помню, как я кончил свое чтение, не помню куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять ….

"Смуглый отрок бродил по аллеям, У озерных грустил берегов, И столетие мы лелеем Еле слышный шелест шагов." Анна Ахматова