Вывод: Город Калинов противоречив. С одной стороны – чудесное место, где располагается город. С другой – ужасная жизнь в этом городе.

Ш а п к и н. Уж такого-то ругателя, как у нас Савел Прокофьич, поискать еще! Ни за что человека оборвет. Кудряш. Пронзительный мужик! Ш а п к и н. Хороша тоже и Кабаниха. Кудряш. Ну, да та хоть, по крайности, все под видом благочестия, а этот как с цепи сорвался! Ш а п к и н. Унять-то его некому, вот он и воюет!

Кудряш. Как не ругать! Он без этого дышать не может. Да не спускаю и я: он слово, а я десять; плюнет, да и пойдет. Нет, уж я перед ним рабствовать не стану. Кулигин. С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть.

«Ему кажется, что если он признает над собою законы здравого смысла, общего всем людям, то его важность сильно пострадает от этого… Он сознает, что он нелеп… Привычка дурить в нем так сильна, что он подчиняется даже вопреки голосу собственного здравого смысла.»

Борис. В том-то и дело, Кулигин, что никак невозможно. На него и свои-то никак угодить не могут; а уж где ж мне? Кудряш. Кто ж ему угодит, коли у него вся жизнь основана на ругательстве? А уж пуще всего из-за денег; ни одного расчета без брани не обходится. Другой рад от своего отступиться, только бы унялся. А беда, как его поутру кто- нибудь рассердит! Целый день ко всем придирается. Борис. Тетка каждое утро всех со слезами умоляет: "Батюшки, не рассердите! Голубчики, не рассердите!"

Борис. Да нет, этого мало, Кулигин! Он прежде наломается над нами, надругается всячески, как его душе угодно, а кончит все-таки тем, что не даст ничего или так, какую- нибудь малость. Да еще станет рассказывать, что из милости дал, что и этого бы не следовало.

Кабанова. Если ты хочешь мать послушать, так ты, как приедешь туда, сделай так, как я тебе приказывала. Кабанов. Да как же я могу, маменька, вас ослушаться! Кабанова. Что ты сиротой-то прикидываешься? Что ты нюни-то распустил? Ну какой ты муж? Посмотри ты на себя! Станет ли тебя жена бояться после этого? Кабанов. Да зачем же ей бояться? С меня и того довольно, что она меня любит. Кабанова. Как зачем бояться! Как зачем бояться! Да ты рехнулся, что ли? Тебя не станет бояться, меня и подавно. Какой же это порядок-то в доме будет? Ведь ты, чай, с ней в законе живешь. Али, по-вашему, закон ничего не значит? Да уж коли ты такие дурацкие мысли в голове держишь, ты бы при ней-то, по крайней мере, не болтал да при сестре, при девке; ей тоже замуж идти: этак она твоей болтовни наслушается, так после муж-то нам спасибо скажет за науку. Видишь ты, какой еще ум-то у тебя, а ты еще хочешь своей волей жить. Кабанов. Да я, маменька, и не хочу своей волей жить. Где уж мне своей волей жить! Кабанова. Так, по-твоему, нужно все лаской с женой? Уж и не прикрикнуть на нее и не пригрозить?

Кабанов. Вот видишь ты, вот всегда мне за тебя достается от маменьки! Вот жизнь-то моя какая! Катерина. Чем же я-то виновата? Кабанов. Кто ж виноват, я уж не знаю, Варвара. Где тебе знать! Кабанов. То все приставала: "Женись да женись, я хоть бы поглядела на тебя на женатого". А теперь поедом ест, проходу не дает -- все за тебя.

Кабанова. Разговаривай еще! Ну, ну, приказывай. Чтоб и я слышала, что ты ей приказываешь! А потом приедешь спросишь, так ли все исполнила. Кабанов (становясь против Катерины). Слушайся маменьки, Катя! Кабанова. Скажи, чтоб не грубила свекрови, Кабанов. Не груби! Кабанова. Чтоб почитала свекровь, как родную мать! Кабанов. Почитай, Катя, маменьку, как родную мать. Кабанова. Чтоб сложа руки не сидела, как барыня. Кабанов. Да что ж это, маменька, ей-богу! Кабанова (строго). Ломаться-то нечего! Должен исполнять, что мать говорит. (С улыбкой.) Оно все лучше, как приказано-то. Кабанов (сконфузившись). Не заглядывайся на парней!

Катерина. Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь? (Хочет бежать.) Варвара. Что ты выдумываешь-то?

Катерина (с ужасом). Гроза! Побежим домой! Поскорее! Варвара. Что ты, с ума, что ли, сошла? Как же ты без братца-то домой покажешься? Катерина. Нет, домой, домой! Бог с ним! Катерина. А коли далеко, так, пожалуй, подождем немного; а право бы, лучше идти. Пойдем лучше! Варвара. Да ведь уж коли чему быть, так и дома не спрячешься. Катерина. Да все-таки лучше, все покойнее: дома-то я к образам да богу молиться! Катерина. Как, девушка, не бояться! Всякий должен бояться. Не то страшно, что убьет тебя, а то, что смерть тебя вдруг застанет, как ты есть, со всеми твоими грехами, со всеми помыслами лукавыми. Мне умереть не страшно, а как я подумаю, что вот вдруг я явлюсь перед богом такая, какая я здесь с тобой, после этого разговору-то,-- вот что страшно. Что у меня на уме-то! Какой грех-то! Страшно вымолвить!

Кабанов. Маменька, вы ее погубили, вы, вы, вы... Кабанова. Что ты? Аль себя не помнишь? Забыл, с кем говоришь? Кабанов. Вы ее погубили! Вы! Вы! Кабанова (сыну). Ну, я с тобой дома поговорю. (Низко кланяется народу.) Спасибо вам, люди добрые, за вашу услугу! Все кланяются. Кабанов. Хорошо тебе, Катя! А я-то зачем остался жить на свете да мучиться! (Падает на труп жены.)