Судьба человека. Шолохов Михаил Александрович.

Густая и горькая правда о войне - о том, как и какой ценой добыта победа. Кто главный герой рассказа ? Почему рассказ называется « Судьба человека », а не « Судьба Андрея Соколова »? Он один из многих - в его судьбе судьба целого народа.

Композиция - рассказ в рассказе. В чём смысл такого построения рассказа ? Создаётся впечатление особой достоверности, документальности.

Начало рассказа - описание природы. С какой целью ? Первая послевоенная весна была на Верхнем Дону на редкость дружная и напористая. В конце марта из Приазовья подули теплые ветры, и уже через двое суток начисто оголились пески левобережья Дона, в степи вспухли набитые снегом лога и балки, взломав лед, бешено взыграли степные речки, и дороги стали почти совсем непроездны. Широкая картина дружной, напористой весны символична - это первая послевоеннная весна - пробуждение земли и пробуждение души человеческой, освободившейся от фашистского ига.

Завязка - встреча двух рассказчиков. Вскоре я увидел, как из - за крайних дворов хутора вышел на дорогу мужчина. Он вел за руку маленького мальчика, судя по росту - лет пяти - шести, не больше. Они устало брели по направлению к переправе, но, поравнявшись с машиной, повернули ко мне. Высокий, сутуловатый мужчина, подойдя вплотную, сказал приглушенным баском : - Здорово, браток ! - Здравствуй. - Я пожал протянутую мне большую, черствую руку. Мужчина наклонился к мальчику, сказал : - Поздоровайся с дядей, сынок. Он, видать, такой же шофер, как и твой папанька. Только мы с тобой на грузовой ездили, а он вот эту маленькую машину гоняет. Глядя мне прямо в глаза светлыми, как небушко, глазами, чуть - чуть улыбаясь, мальчик смело протянул мне розовую холодную ручонку. Я легонько потряс ее, спросил : - Что же это у тебя, старик, рука такая холодная ? На дворе теплынь, а ты замерзаешь ?

В описании внешности отца и сына - приём антитезы. отецсын Он положил на колени большие темные руки, сгорбился. Я сбоку взглянул на него, и мне стало что - то не по себе... Видали вы когда - нибудь глаза, словно присыпанные пеплом, наполненные такой неизбывной смертной тоской, что в них трудно смотреть ? Вот такие глаза были у моего случайного собеседника. А отец выглядел иначе : прожженный в нескольких местах ватник был небрежно и грубо заштопан, латка на выношенных защитных штанах не пришита как следует, а скорее наживлена широкими, мужскими стежками ; на нем были почти новые солдатские ботинки, но плотные шерстяные носки изъедены молью, их не коснулась женская рука... Глядя мне прямо в глаза светлыми, как небушко, глазами, чуть - чуть улыбаясь, мальчик смело протянул мне розовую холодную ручонку. С трогательной детской доверчивостью малыш прижался к моим коленям, удивленно приподнял белесые бровки. Мальчик был одет просто, но добротно : и в том, как сидела на нем подбитая легкой, поношенной цигейкой длиннополая курточка, и в том, что крохотные сапожки были сшиты с расчетом надевать их на шерстяной носок, и очень искусный шов на разорванном когда - то рукаве курточки - все выдавало женскую заботу, умелые материнские руки.

Докажите, что судьба А. Соколова типична. 1. самая обычная довоенная жизнь. Поначалу жизнь моя была обыкновенная. В гражданскую войну был в Красной Армии. В голодный двадцать второй год подался на Кубань, ишачить на кулаков, потому и уцелел. А отец с матерью и сестренкой дома померли от голода. Остался один. Вскорости женился. Жена воспитывалась в детском доме. Сиротка. Хорошая попалась мне девка ! Приходилось кое - когда после получки и выпивать с товарищами. … И опять же ни тебе упрека, ни крика, ни скандала. Вскорости дети у нас пошли. Сначала сынишка родился, через год еще две девочки... Тут я от товарищей откололся. Всю получку домой несу, семья стала числом порядочная, не до выпивки.

Война высвечивает в герое главное - человеческое достоинство, которое он сохраняет в самых трудных ситуациях. А тут вот она, война. На второй день повестка из военкомата, а на третий - пожалуйте в эшелон. … прижалась ко мне, как лист к ветке, и только вся дрожит, а слова вымолвить не может. Я и говорю ей : " Возьми же себя в руки, милая моя Иринка ! Скажи мне хоть слово на прощанье ". Она и говорит, и за каждым словом всхлипывает : " Родненький мой... Андрюша... не увидимся мы с тобой... больше... на этом... Свете »… Силой я разнял ее руки и легонько толкнул в плечи. Толкнул вроде легонько, а сила - то у меня ! была дурачья ; она попятилась, шага три ступнула назад и опять ко мне идет мелкими шажками, руки протягивает, а я кричу ей : " Да разве же так прощаются ? Что ты меня раньше времени заживо хоронишь ?!» - До самой смерти, до последнего моего часа, помирать буду, а не прощу себе, что тогда ее оттолкнул !..

Докажите, что Андрей Соколов постоянно ставится в ситуацию выбора. … оказалась одна наша стодвадцатидвухмиллиметровая гаубичная батарея почти без снарядов ; нагрузили мою машину снарядами по самую завязку, и сам я на погрузке работал так, что гимнастерка к лопаткам прикипала. Надо было сильно спешить потому, что бой приближался к нам : слева чьи - то танки гремят, справа стрельба идет, впереди стрельба, и уже начало попахивать жареным... Командир нашей ! автороты спрашивает : " Проскочишь, Соколов ?" А тут и спрашивать нечего было. Там товарищи мои, может, погибают, а я тут чухаться буду ? " Какой разговор ! - отвечаю ему. - Я должен проскочить, и баста !"

Когда пришел в себя, опомнился и огляделся как следует, - сердце будто кто - то плоскогубцами сжал : кругом снаряды валяются, какие я вез, неподалеку моя машина, вся в клочья побитая, лежит вверх колесами, а бой - то, бой - то уже сзади меня идет... Это как ? Нечего греха таить, вот тут - то у меня ноги сами собою подкосились, и я упал как срезанный, потому что понял, что я - в плену у фашистов. Вот как оно на войне бывает... Ох, браток, нелегкое это дело понять, что ты не по своей воле в плену. Кто этого на своей шкуре не испытал, тому не сразу в душу въедешь, чтобы до него по - человечески дошло, что означает эта штука. Тот, какой впереди колонны шел, поравнялся со мною и, не говоря худого слова, наотмашь хлыстнул меня ручкой автомата по голове. Упади я, - и он пришил бы меня к земле очередью, но наши подхватили меня на лету, затолкали в средину и с полчаса вели под руки. А когда я очухался, один из них шепчет : " Боже тебя упаси падать ! Иди из последних сил, а не то убьют ". И я из последних сил, но пошел.

Эпизод в церкви. И слышу я рядом с собой такой тихий разговор. Один говорит : " Если завтра, перед тем как гнать нас дальше, нас выстроят и будут выкликать комиссаров, коммунистов и евреев, то ты, взводный, не прячься ! Из этого дела у тебя ничего не выйдет. Ты думаешь, если гимнастерку снял, так за рядового сойдешь ? Не выйдет ! Я за тебя отвечать не намерен. Я первый укажу на тебя ! Я же знаю, что ты коммунист и меня агитировал вступать в партию, вот и отвечай за свои дела « Тронул я его рукою, спрашиваю шепотом : " Ты - взводный ?" Он ничего не ответил, только головою кивнул. " Этот хочет тебя выдать ?" - показываю я на лежачего парня. Он обратно головою кивнул. " Ну, - говорю, - держи ему ноги, чтобы не брыкался ! Да поживей !" - а сам упал на этого парня, и замерли мои пальцы у него на глотке. Он и крикнуть не успел. Подержал его под собой минут несколько, приподнялся. Готов предатель, и язык набоку ! До того мне стало нехорошо после этого, и страшно захотелось руки помыть, будто я не человека, а какого - то гада ползучего душил... Первый раз в жизни убил, и то своего... Да какой же он свой ? Он же худее чужого, предатель.

Попытка побега. … на четвертые сутки, когда я был уже далеко от проклятого лагеря, поймали меня. Собаки сыскные шли по моему следу, они меня и нашли в некошеном овсе. На заре побоялся я идти чистым полем, а до леса было не меньше трех километров, я залег в овсе на дневку. Намял в ладонях зерен, пожевал немного и в карманы насыпал про запас и вот слышу собачий брех, и мотоцикл трещит... Оборвалось у меня сердце, потому что собаки все ближе голоса подают.

В плену. А били богом проклятые гады и паразиты так, как у нас сроду животину не бьют. И кулаками били, и ногами топтали, и резиновыми палками били, и всяческим железом, какое под руку попадется, не говоря уже про винтовочные приклады и прочее дерево. Били за то, что ты - русский, за то, что на белый свет еще смотришь, за то, что на них, сволочей, работаешь. Били и за то, что не так взглянешь, не так ступнешь, не так повернешься. Били запросто, для того чтобы когда - нибудь да убить до смерти, чтобы захлебнулся своей последней кровью и подох от побоев. Печей - то, наверное, на всех нас не хватало в Германии.

Эпизод с Мюллером. Снял я с себя мокрое рванье, кинул на нары и говорю : " Им по четыре кубометра выработки надо, а на могилу каждому из нас и одного кубометра через глаза хватит ". Только и сказал, но ведь нашелся же из своих какой - то подлец, донес коменданту лагеря про эти мои горькие слова. Мигом оглядел я всю эту жратву, и - не поверишь - так меня замутило, что за малым не вырвало. Я же голодный, как волк, отвык от человеческой пищи, а тут столько добра перед тобою... Кое - как задавил тошноту, но глаза оторвал от стола через великую силу. Поставил я стакан на стол, закуску положил и говорю : " Благодарствую за угощение, но я непьющий ". Он улыбается : " Не хочешь пить за нашу победу ? В таком случае выпей за свою погибель ". А что мне было терять ? " За свою погибель и избавление от мук я выпью ", - говорю ему. С тем взял стакан и в два глотка вылил его в себя, а закуску не тронул, вежливенько вытер губы ладонью и говорю : " Благодарствую за угощение. Я готов, герр комендант, пойдемте, распишете меня ". Но он смотрит внимательно так и говорит : " Ты хоть закуси перед смертью ". Я ему на это отвечаю : " Я после первого стакана не закусываю ". Наливает он второй, подает мне. Выпил я и второй и опять же закуску не трогаю, на отвагу бью, думаю : " Хоть напьюсь перед тем, как во двор идти, с жизнью расставаться ". Высоко поднял комендант свои белые брови, спрашивает : " Что же не закусываешь, русс Иван ? Не стесняйся !" А я ему свое : " Извините, герр комендант, я и после второго стакана не привык закусывать ". " Вот что, Соколов, ты - настоящий русский солдат. Ты храбрый солдат. Я - тоже солдат и уважаю достойных противников. Стрелять я тебя не буду.

" Как будем харчи делить ?" - спрашивает мой сосед по нарам, а у самого голос дрожит. " Всем поровну ", - говорю ему. Дождались рассвета. Хлеб и сало резали суровой ниткой. Досталось каждому хлеба по кусочку со спичечную коробку, каждую крошку брали на учет, ну, а сала, сам понимаешь, - только губы помазать. Однако поделили без обиды.

Почему после побега из фашистского лагеря Соколов не оказался в российских лагерях ? Полковник встал из - за стола, пошел мне навстречу. При всех офицерах обнял и говорит : " Спасибо тебе, солдат, за дорогой гостинец, какой привез от немцев. Твой майор с его портфелем нам дороже двадцати " языков ". Буду ходатайствовать перед командованием о представлении тебя к правительственной награде ".

В чём истоки душевной стойкости Андрея Соколова ? В семье, но и её война отняла у Андрея. А ведь в плену я почти каждую ночь, про себя, конечно, и с Ириной, и с детишками разговаривал, подбадривал их, дескать, я вернусь, мои родные, не горюйте обо мне, я крепкий, я выживу, и опять мы будем все вместе... Значит, я два года с мертвыми разговаривал ?! Подошел я к гробу. Мой сын лежит в нем и не мой. Мой - это всегда улыбчивый, узкоплечий мальчишка, с острым кадыком на худой шее, а тут лежит молодой, плечистый, красивый мужчина, глаза полуприкрыты, будто смотрит он куда - то мимо меня, в неизвестную мне далекую даль. Только в уголках губ так навеки и осталась смешинка прежнего сынишки, Тольки, какого я когда - то знал... Поцеловал я его и отошел в сторонку. Подполковник речь сказал. Товарищи - друзья моего Анатолия слезы вытирают, а мои невыплаканные слезы, видно, на сердце засохли. Может, поэтому оно так и болит ?..

Тема семьи тесно связана в рассказе с темой детства : Оскорблённого - Ванюша Или убитого - дети Андрея Соколова. И в то же время - тема спасения детства. Закипела тут во мне горючая слеза, и сразу я решил : " Не бывать тому, чтобы нам порознь пропадать ! Возьму его к себе в дети ". И сразу у меня на душе стало легко и как - то светло. Наклонился я к нему, тихонько спрашиваю : " Ванюшка, а ты знаешь, кто я такой ?" Он и спросил, как выдохнул : " Кто ?" Я ему и говорю так же тихо : " Я - твой отец ". Боже мой, что тут произошло ! Кинулся он ко мне на шею, целует в щеки, в губы, в лоб, а сам, как свиристель, так звонко и тоненько кричит, что даже в кабинке глушно : " Папка родненький ! Я знал ! Я знал, что ты меня найдешь ! Все равно найдешь ! Я так долго ждал, когда ты меня найдешь !" Прижался ко мне и весь дрожит, будто травинка под ветром. А у меня в глазах туман, и тоже всего дрожь бьет, и руки трясутся...

В рассказе отчётливо звучит тема человечности человека, прошедшего все круги ада, потерявшего всё, но не потерявшего в себе человека.

В чём смысл открытого финала рассказа ? Два осиротевших человека, две песчинки, заброшенные в чужие края военным ураганом невиданной силы... Что - то ждет их впереди ?