Жены декабристов

Жены декабристов… Нам известны имена одиннадцати спутниц первых русских революционеров-дворян. Они не были членами тайных обществ не принимали участия в восстании 14 декабря 1825 года. Они отказались от всех доступных им благ, не побоялись лишиться привилегий своего класса и разделить с мужьями их участь, тяжесть тернистого пути. Они смело последовали в край каторги и ссылки. Русская передовая общественность справедливо расценила этот поступок жен декабристов, как акт огромного общественного звучания, а не только как подвиг любви и супружеской верности. Создавая всевозможные препятствия к отъезду жен декабристов Николай I ставил условием такого отъезда оставление детей в европейской России. Из всех препятствий это было самое жестокое. Шести женам пришлось пережить муки расставания с детьми.

Екатерина Трубецкая Первой выехала в Сибирь Екатерина Трубецкая. В Иркутске она задержалась на целых полгода. Местный губернатор Цейдлер, в точности исполняя секретное предписания царя, делал все возможное, чтобы заставить Трубецкую вернуться обратно в Россию. Он заставил ее подписать ряд обязательств, лишавших ее элементарных человеческих прав, объявил, что может отправить княгиню к мужу лишь по этапу, плечом к плечу с каторжниками. Но Трубецкая осталась непреклонной в своем решении, и иркутский губернатор вынужден был разрешить ей отправиться к мужу в собственном экипаже.

Николай Алексеевич Некрасов Русские женщины Княгиня Трубецкая Княгиня Екатерина Ивановна Трубецкая последовала в 1826 году за сосланным мужем – декабристом Сергеем Петровичем Трубецким в Сибирь, где и умерла в 1853 году. Губернатор Ужасен там тюремный дом, Глубоки рудники. Вам не придется с мужем быть Минуты глаз на глаз: В казарме общей надо жить, А пища: хлеб да квас. Пять тысяч каторжников там, Озлоблены судьбой, Заводят драки по ночам. Убийства и разбой; Короток им и страшен суд, Грознее нет суда! И вы княгиня вечно тут Свидетельницей… Да! Поверьте, вас не пощадят, Ни сжалится никто! Пускай ваш муж – он виноват… А вам теперь… за что! Княгиня Ужасно будет, знаю я, Ужасно будет, знаю я, Жизнь мужа моего. Жизнь мужа моего. Пускай же будет и моя Пускай же будет и моя Не радостней его.

Мария Волконская 27 декабря 1826 года в Москве на прощальном вечере в честь Марии Николаевны Волконской, дочери прославленного генерала Раевского, Пушкин читал свое знаменитое стихотворение «В Сибирь». Но Волконская уехала в ту же ночь, и Пушкин передал его Александре Муравьевой, которая на короткое время остановилась в Москве.

В Сибирь Во глубине сибирских руд Храните гордое терпенье, Не пропадет ваш скорбный труд Не пропадет ваш скорбный труд И дум высокое стремленье. И дум высокое стремленье. Несчастию верная сестра, Надежда в мрачном подземелье Надежда в мрачном подземелье Разбудит бодрость и веселье, Придет желанная пора: Любовь и дружество до вас Любовь и дружество до вас Дойдут сквозь мрачные затворы, Дойдут сквозь мрачные затворы, Как в ваши каторжные норы Доходит мой свободный глас. Доходит мой свободный глас. Оковы тяжкие падут, Темницы рухнут - и свобода Вас примет радостно у входа, Вас примет радостно у входа, И братья меч вам отдадут. И братья меч вам отдадут.

Первая встреча с мужьями Волнующими были их первые встречи с мужьями. Когда Трубецкая увидела впервые мужа в кандалах, в оборванном в грязном тулупчике, подпоясанном веревкой, обросшего, она упала в обморок. А Волконская, увидев своего Сергея в цепях, бросилась перед ним на колени и сначала поцеловала кандалы, а затем его самого. Недаром у Некрасова в его вдохновенной поэме «Русские женщины» есть такие строки: И раньше, чем мужа обнять, Оковы к губам приложила..

В Благодатском началась общественная работа Волконской и Трубецкой, поселившихся в тесной холодной избушке. В окнах вместо стекол была вставлена слюда, а печь сильно дымила. Волконская, не считаясь с запретами, смело проникла в подземелье рудника, где работали декабристы, и несмотря на крики офицера, добежала до работавших там осужденных, передала привезенные с собой письма. Обе женщины первый раз в жизни готовили и отправляли в тюрьму супы и каши. Только здесь молодые аристократки научились понимать всю ценность жизни.

Осенью 1827 года почти одновременно приехали в Читу Елизавета Нарышкина, дочь известного героя Отечественной войны 1812 года генерала Коновницына, и Александра Ентальцева, жена подполковника артиллерии А. В. Ентальцева, который после тяжелой и длительной болезни скончался в 1845 году в Ялуторовске. Шестой женщиной, последовавшей в Сибирь к мужу, была Прасковья Анненкова, урожденная Гебль, парижанка. Считаясь невестой И. А. Анненкова, добилась разрешения ехать за женихом в Сибирь и в Чите с ним обвенчалась. Позже других присоединялись к героическим женщинам Наталья Фонвизина, Александра Давыдова, Анна Розен и Мария Юшневская. Елизавета Нарышкина Прасковья Анненкова

Пренебрегая опасностью, Александра Григорьевна Муравьева, жена декабриста Никиты Муравьева и сестра декабриста Захара Чернышева, привезла и передала в Чите стихи Пушкина «В Сибирь» и «Мой первый друг», посвященное Ивану Пущину. Ей грозила тюрьма, если бы эти послания великого певца свободы были найдены при обыске. В Сибири Александра Муравьева прожила недолго. В1832 году, когда декабристы томились в казематах Петровского завода, она, бегая в сильные морозы из камеры мужа на квартиру к маленьким детям, сильно простудилась и вскоре умерла. Её нравственная чистота, беспредельная преданность мужу, бескорыстное стремление облегчить участь товарищей по несчастью вызывали чувства уважения и восхищения у всех декабристов, близко её знавших.

На поселении умерли еще две жены декабристов (Ивашева и Трубецкая). Три овдовели в Сибири; им было разрешено вернуться в европейскую Россию лишь после общего помилования в 1856 году. Две жены последовали за мужьями из Сибири на Кавказ (Розен и Нарышкина) и три вернулись с мужьями после амнистии 1856 года (Фонвизина, Волконская и Анненкова). Они вернулись политически сознательными. Указания на это находим в записках Марии Волконской, которые она заканчивает словами о том, что «нельзя поднимать знамя свободы, не имея за собой сочувствия ни солдат, ни народа».