В скромной деревушке провинции Ламанча жил идальго по имени дон Кехана. Как и всякий дворянин, он гордился своим благородным происхождением, свято хранил древний щит и родовое копьё и держал у себя на дворе тощую клячу и борзую собаку….Идальго было лет под пятьдесят; он был тощ, как скелет, - кожа да кости, но, несмотря на ужасную худобу, отличался большой выносливостью.

Всё своё свободное время…он посвящал чтению рыцарских романов. Он предавался этому занятию с восторгом и страстью…. Постепенно добрый идальго до того пристрастился к чтению, что читал от рассвета до сумерек и от сумерек до утренней зари. Он забросил все свои дела, почти лишился сна и нередко забывал об обеде. Голова его была полна всяких нелепых историй, вычитанных в рыцарских книгах, и он наяву бредил кровавыми битвами, рыцарскими поединками, любовными свиданиями, похищениями, злыми магами и добрыми волшебниками. Мало-помалу он совсем перестал отличать правду от выдумки…

В конце концов от вечного сидения в четырёх стенах, бессонных ночей и непрерывного чтения бедный идальго рехнулся. И тут ему в голову пришла такая странная мысль, какая никогда ещё не возникала ни у одного безумца в мире.

Наш кабальеро решил, что он сам обязан вступить в ряды странствующих рыцарей. Ради своей собственной славы, ради пользы родной страны он, дон Кехана, должен вооружиться, сесть на коня и отправиться по свету искать приключений, защищать обиженных, наказывать злых, восстанавливать попранную справедливость.

Первым делом он вычистил доспехи, которые принадлежали его прадедам и валялись где-то на чердаке, покрытые вековой ржавчиной и пылью… Затем дон Кехана отправился в конюшню и внимательно осмотрел свою лошадь. Это была старая, больная кляча; по правде говоря, она только и годилась на то, чтобы возить воду. Однако, наш кабальеро остался вполне доволен её видом … Росинант. Rocin (кляча), antes (раньше)

…он принялся уговаривать одного крестьянина, человека доброго, но, как говорится, без царя в голове, поступить к нему в оруженосцы. Дон Кихот убеждал его с большим жаром и сулил ему богатство и славу. Между прочим он обещал пожаловать ему в пожизненное владение первый же остров, который он завоюет своими подвигами…. В конце концов сбитый с толку Санчо Панса сдался на все эти убеждения, бросил свою жену и детей и поступил на службу к Дон Кихоту.

Едва он въехал в лес, как его взорам его предстала такая картина: здоровенный крестьянин, привязав к дереву обнажённого до пояса мальчика лет пятнадцати, нещадно хлестал его ремнём. Мальчик рвался и кричал не своим голосом… «Клянусь, солнцем, которое нам светит, я проткну тебя копьём! Отпусти беднягу и немедленно уплати сполна всё жалованье. Не то я одним ударом прикончу тебя на месте!» «Смотрите же сдержите свою клятву – не то, клянусь вам, вы получите жестокое возмездие….А если вам угодно знать, кто вам приказывает, так знайте же: я – доблестный Дон Кихот Ламанчский, мститель за обиды и несправедливости». – С этими словами он пришпорил Росинанта и быстро ускакал от них. «Подойди-ка, сынок, поближе, я хочу заплатить тебе свой долг, как мне приказано этим мстителем за обиды». «…Ваша милость поступит очень хорошо, если исполнит приказ этого доброго рыцаря: дай ему Бог тысячу лет жизни за его доблесть и правый суд!» «Я так люблю тебя, что сейчас увеличу долг, чтобы увеличить платёж». – И снова привязал его к дубу и отстегал до полусмерти.

Тут они увидели тридцать или сорок ветряных мельниц, стоявших посреди поля. Заметив их ещё издали, Дон Кихот сказал своему оруженосцу: -Благосклонная судьба посылает нам удачу. Посмотри в ту сторону, друг Санчо! Вон там на равнине собрались великаны. Сейчас я вступлю с ними в бой и перебью всех до единого… Это праведный бой. Ибо самому Богу угодно, чтобы сие злое семя было стёрто с лица земли… И, поручив душу своей даме Дульсинее Тобосской, Дон Кихот ринулся на ближайшую к нему мельницу и со всего размаха вонзил копьё в её крыло. Но тут сильный порыв ветра повернул крыло. Копьё сломалось, а рыцарь вместе с лошадью отлетел далеко в сторону. Увидев это, Санчо во всю прыть поскакал на помощь своему господину. Дон Кихот лежал словно мёртвый, ошеломлённый страшным ударом мельничного крыла.

Ты будешь слыть бесстрашным человеком, Твоей Отчизны будет первый жребий, Твой мудрый автор выше всех в подлунной!

Отрадой стал для многих Дон Кихот, Везде, всегда – весной, зимой холодной Уводит он от грусти и забот.

Всего грустнее в грустной сей истории, Что мы смеёмся – а герой ведь прав, Провозглашая славные теории Борьбы с насильем и защиты прав. Но мир его относит к категории Безумцев, ничего не разобрав; Весьма печальный вывод получился Для тех, кто размышлять не научился.

G F#7 F H Em Улегся шторм - и вновь на C море Am тишь и H гладь. Em Вернулось всё на круги C вечные Am свои. D7 G У Санчо Панса - CЖигули". Мой Am Россинант D7 давно G издох, C F#7 И Дульсинея рядом H7 спит. G Романов рыцарских A забыт H7 дурман, G На антресолях в глубине A ржавеет F#7 щит, H7 E7 А за окном кровит Am закат, и тает мельниц G ветряных На горизонте H7 силуэт... А ну их к черту, этих мельниц миражи. Кругом реальных чудо-юд хоть пруд пруди. Им, как дробинка для слона, мое погнутое копье И мой видавший виды меч. Я щит достану, сдую пыль с него: Пусть сын на нем летит зимой с горы крутой. А чудо-юдам научусь тепло заглядывать в глаза И первым руку подавать. Грохочет век остепененных Санчо Панс, Век Дон-Кихотов, обзаведшихся семьей... А может, именно сейчас пришла пора взнуздать коней И латы мятые надеть? А может, именно сейчас пора Забыть про грошевой уют и теплых жен, И встать глазами на зарю, и бить мечами в бурдюки, И каторжан освобождать?..... Приду домой, когда уже темным-темно, И Дульсинею поцелую в спящий лоб, Открою книгу и себя - еще в доспехах и в седле - Увижу в сумраке гравюр. Над недочитанным листом усну, И мне приснится поутру прекрасный сон: Что я на кляче огневой лечу себе наперерез, Держа копье наперевес...